77-летний хирург из зоны АТО Лидия БАСС-БУГАКОВА: «У Путина рак простаты — есть надежда, что рано или поздно все закончится его не станет»

Лидии Басс-Бугаковой 77 лет. До октября 2014 го­да она работала хирургом в центральной больнице Первомайска Луганской области, который заняли пророссийские боевики. Находясь на оккупированной территории, медик передавала в штаб АТО ценную информацию о расположении террористов. Когда об этом узнали, доктору пришлось скрываться. Но даже на контролируемой Украиной территории ее не оставили в покое — почти год назад бандиты совершили на нее покушение.

После бегства из Первомайска доктор провела несколько недель в Киеве у дочери, а потом нашла работу и уехала в Лисичанск. Здесь она трудится наравне с другими хирургами, ежедневно оперирует пациентов, поступающих по скорой помощи, среди которых немало украинских военных.

Басс-Бугакова родилась в 1938 году в селе Малиновка Полтавской области. Вскоре ее родители переехали в село Червоневка Луганской области. В 1961 году, сразу после окончания Харьковского медицинского института, она поехала с мужем на целину, в Казахстан. В 1972 году семья вернулась в Украину и поселилась в Первомайске. С тех пор Басс-Бугакова работала в городской больнице. Даже когда пришло время идти на пенсию, она продолжала трудиться. «Пока я работаю — я живу», — не устает повторять доктор. Но это не единственное ее увлечение. Она также вышивает и пишет книги. На данный момент издано семь книг, три из них посвящены медицине.

Последний свой роман «Позиция» Басс-Бугакова решила написать задолго до 2013 года. Когда Первомайск оккупировали и начались боевые действия, работу над книгой забросила — слишком много дел было в больнице, каждый день поступали раненые, не хватало медикаментов, из более чем сотни человек персонала остались на своем посту всего несколько десятков. В основе книги — реальные события из жизни Первомайска во времена Майдана и после начала войны на Донбассе, а среди героев многие имеют прототипов в реальной жизни. Найти спонсоров на издание не удалось. Поэтому заказ в типографии на 580 экземпляров Басс-Бугакова оплатила сама.

В конце декабря она приехала в отпуск в Киев, чтобы провести праздники с семьей. У доктора Басс-Бугаковой — дочь, пятеро внуков и столько же правнуков. Старший внук Александр Третьяков был сотником Первой сотни Майдана, воевал в батальоне «Азов» и сейчас продолжает службу в другом боевом подразделении.

С корреспондентом интернет-издания «ГОРДОН» Басс-Бугакова встретилась накануне поездки в Черкассы, где живет ее племянница. У доктора крепкое рукопожатие и твердая гражданская позиция. Она убеждена, что не­до­пус­тимо далее прикрывать войну словом «АТО». По ее мнению, политики должны активно бороться за население Донбасса и Крыма, заниматься контрпропагандой и ввести военное положение в стране.

«ЕСЛИ БЫ ПУТИН ПРЕКРАТИЛ ПОСТАВКУ «ГУМАНИТАРНОЙ ПОМОЩИ», ВОЙНА ДАВНО ЗАКОНЧИЛАСЬ БЫ, А ТО КАК ПРИЕДЕТ «ГУМКОНВОЙ» — СРАЗУ УКРАИНСКУЮ АРМИЮ ОБСТРЕЛИВАЮТ. Я САМА ЛИЧНО ВИДЕЛА, ЧТО ВОЗИТ ЭТОТ КОНВОЙ»

— Многих бесит, и меня в том числе, жизнь Киева, — сразу начала разговор Басс-Бугакова. — Тут до людей не доходит, что идет война. Понимаю, что жизнь продолжается, кто-то выходит замуж, женится, рожает. Но представьте себе хотя бы на секунду мать, похоронившую сына, жену, потерявшую мужа, осиротевших детей. Недавно новость была. В столичном ресторане не нашли общий язык двое, вышли, постреляли друг в друга. Что это такое? Я понимаю, Новый год. Но праздничная шумиха недопустима, когда у нас раненые без рук и без ног, а вокруг осиротевшие дети.

Если получится, напишу еще одну книгу и назову «АТО? Война!!!». Какая же это «антитеррористическая операция»? Она может продолжаться какой-то промежуток времени — три дня, неделю, месяц. А мы живем с этим полтора года. Так называйте вещи своими именами. В стране идет война.

У меня из пенсии берут военный сбор? Я не против. Так вводите военное положение! Я живу на востоке Украины, постоянно говорю с людьми, и они в большинстве своем выступают за военное положение. Действовать надо решительно. И по Крыму особенно. Не подавать ни свет, ни воду. Сказал российский президент, что это его территория, — пусть сам обеспечивает.

Говорят, наш президент Петр Порошенко устал, боится, что Владимир Путин пойдет на Киев, если введут военное положение. Да никуда он не пойдет! Он же не самоубийца и не дурак. Если он так поступит, откроются другие двери. НАТО будет здесь мгновенно. Ведь всем на Западе понятно, насколько короткий путь от Киева до Варшавы.

Раз устал — уходи! Почему врачу можно сказать: «Если ты не справляешься со своей работой — увольняйся»? А тут даже не врач, а главнокомандующий! Уйди, дай другому работать. Умнейших людей они не допускают в органы, где принимаются важные для страны решения, зато пропихивают туда своих знакомых. Куда это годится? С друзьями общайтесь, встречайтесь в кафе, но не назначайте их руководить военной операцией!

По СМИ сплошная брехня. Говорят: один погиб, трое раненых за день. А в больницу в этот день привезли четверых раненых. Как это называется? Умышленное искажение информации? И я верю ребятам, которые говорят, что количество «двухсотых» официальные службы занижают. И по мирному населению ситуация отражается не очень объективно. Да, сейчас не стреляют, но люди чаще страдают. Много ранений из-за подрыва на «растяжках». Кто об этом говорит?

— Вы сейчас работаете в прифронтовом Лисичанске. Как настроены местные жители?

— По-разному. Есть убежденные патриоты. Месяц назад в центре Лисичанска танк Т-34 перекрасили в цвета украинского флага и написали: «На Путина» — как раз ствол направлен на восток. Есть такие люди, что радует. Но надпись через несколько дней закрасили, что огорчает.

Многие не разбираются, не хотят разобраться в ситуации. Они не против Украины как страны, а против руководства — президента, премьера. Основная масса населения — социальное болото: были бы деньги и колбаса, лишь бы не стреляли. Те, кто пережил в Лисичанске войну, очень красочно и эмоционально об этом рассказывают. Действительно, побывав в подобной ситуации две минуты, можно получить впечатления на всю жизнь. Но когда они это рассказывают, не замечая, что другим тяжелее, я такого не воспринимаю. В Лисичанске «ополченцы» палили девять дней — в Первомайске люди в подвалах живут полтора года! Разница есть? Свою боль переживают, но не сочувствуют никому. В Лисичанске квартиру снять дорого, потому что много беженцев, и местные просто зарабатывают.

— И как думаете, получится хотя бы в отдаленной перспективе вернуть потерянные территории, если такие взаимоотношения установились в обществе?

— Хочется верить в это. Но мой уровень информации не позволяет делать прогнозы. Я недавно ехала в Киев. Мой попутчик, бывший милиционер из Луганска, утверждал, что гениев зла дьявол держит 734 дня. Он высчитал, что в июле 2016 года будет конец Путину. Все к тому и идет. Медики знают: у него рак простаты. Мне об этом российские коллеги говорили. Есть надежда, что рано или поздно все закончится и его не станет.

Я убеждена, что если бы Путин прекратил поставку «гуманитарной помощи», война давно закончилась бы, а то как приедет «гумконвой» — сразу украинскую армию обстреливают. Я сама лично видела, что возит этот конвой.

Помню, когда еще в Первомайске работала, мы с одним хирургом в ординаторской пили чай. Вдруг распахнулась дверь (боевики куда угодно бесцеремонно заходили — хоть в операционную, хоть в палату), вошли трое с автоматами: «Поехали!». Мы с коллегой тянули жребий, выпало мне ехать. Выходим — один боевик спереди, два сзади. Ведут меня, словно арестованную. Усадили в машину и повезли в комендатуру. Пока они докладывали, я стояла во дворе. Там как раз были две фуры — российский «гуманитарный конвой». Подошел один военный (они же без знаков различия, непонятно, кто по званию). Открыли фуры, достали семь белых мешков, вроде как с мукой. Поставили рядом с машиной. А потом он командует: оружие туда, снаряды туда, патроны туда. Это при мне произошло. И я готова под присягой на любом суде это подтвердить.

Потом меня отвели в подвал. Там был раненый, который назвался Сережей. Думаю, имя настоящее. Он, скорее всего, уходить от них собирался, так ему ноги прострелили, уже гангрена начиналась. Я сказала, что если ему не оказать помощь, он погибнет. Но в больницу его так и не привезли. Этот случай я потом описала в своей книге.

Из книги Л. Басс-Бугаковой «Позиция».

«Главное, на что обратила внимание Галина Николаевна, был взгляд. Мужчина смотрел прямо в глаза, не отводя взгляд ни на секунду. В это же время она почувствовала, как мужчина своим мизинцем прикасается к ее ладони и проводит им в одном направлении. Синхронно с этим он покачивал головой. Он закрыл на мгновение глаза, тут же открыл их и два раза кивнул головой. Раненый не произнес ни одного слова. Но каким многословным было его поведение. Мужчина отодвинул свою ладонь и повернул голову в сторону одного из обитателей камеры. Взгляд его стал суровым, он сжал губы. И это поняла Галина Николаевна. Пациент «сказал», что сокамерникам доверять нельзя».

Я начала писать книгу «Позиция» в феврале 2013 года, задолго до начала войны. Очевидно, подспудно где-то чувствовала, к чему все идет. Считаю, что каждый человек должен по любому поводу иметь свою персональную позицию и уметь цивилизованно отстаивать ее. Именно об этом и хотела написать. Но потом начался Майдан, за ним — война. Я целыми днями работала в больнице. Больше полугода у меня совсем не было возможности писать. Только когда переехала в Лисичанск, смогла снова приступить к работе. Немного изменила идею и описала многое из того, что увидела. В книге нет моей биографии в чистом виде, хотя есть впечатления обо всем произошедшем в Украине. Некоторые случаи из своего опыта и персонажей я описала достаточно точно.

«ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ БОЕВИКИ ОПУСТОШИЛИ ВСЕ ПРИЛАВКИ. КОГДА ЕДЫ В ГОРОДЕ НЕ ОСТАЛОСЬ, ОНИ «ПРОЯВЛЯЛИ ЗАБОТУ» — БОЛЬНИЦЕ ДАВАЛИ КРУПУ, МАСЛО, ЧТОБЫ МЫ КОРМИЛИ БОЛЬНЫХ»

— У нас был некий Милютин — лидер сепаратистов в Первомайске. Под его руководством начали носить георгиевские ленточки. У него правой рукой был Женька Ищенко, кличка — Малыш. Он хотел быть главарем. Когда Милютина убили, стал комендантом Первомайска. В книге я так и написала, что этот Женька окончил три тюремных университета с отличием, вышел оттуда, умея говорить, анализировать, убеждать. К «ополченцам» ушел по убеждениям. Если бы этот человек оказался в украинской армии, дал бы фору многим командирам, ибо был хорошим организатором. Умел произвести впечатление. Например, в Первомайске выдавали по 250 граммов хлеба в сутки на человека, потом по 200, а затем хлеб закончился. Женька добился, чтобы из Стаханова в город доставили муку, открыл пекарню и восстановил выдачу хлеба — сначала по 250 граммов, а потом даже по 300. Горожане этот жест оценили.

Еще был случай. Я шла на дежурство. У аптеки увидела машину «скорой помощи» и несколько вооруженных мужчин в камуфляже. Среди них был и мой пациент. Они вынесли из аптеки все, что только было. В итоге за два дня в Первомайске не осталось ни одной работающей аптеки. Что-то забрали себе, что-то привезли в больницу. Дали нам как необходимые средства (системы, шприцы, антибиотики), так и то, что не нужно для оказания скорой помощи (мочегонные чаи, презервативы). Точно так «открыли» все магазины. В других городах подобного не делали. А в Первомайске — очередь из автомата по замку, забрали все ценное (алкоголь, деликатесы, копченую колбасу), остальное отдали людям. За несколько дней опустошили все прилавки. Потом, когда еды в городе совсем не осталось, они «проявляли заботу» — больнице давали крупу, масло, чтобы мы кормили больных.

Комендант относился ко мне не то чтобы хорошо, но уважительно. Когда не­сколько дней в больнице не было света и даже технической воды (нечем было промывать туалеты), я звонила Женьке. Он дал мне свой номер телефона и всегда снимал трубку. Говорил: «Доктор, сейчас не могу, а завтра до 12 привезу». Предлагал мне место главного медика в их боевом отряде и зарплату 500 долларов в месяц. Но я говорила: «Евгений, моя работа — хирургия».

Когда у нас совсем закончились медикаменты и сепаратисты не могли обеспечить их доставку, я обратилась за помощью в штаб АТО. Лично съездила в Славянск. Тогда познакомилась с волонтерами и тогда же начала сотрудничать с украинской армией, передавала ценную информацию о расположении сепаратистов. К тому времени несколько боевиков я перетянула на свою сторону.

— Вести разговоры с сепаратистами и в чем-то их убеждать — довольно опасно: а вдруг это предатель? Как удалось их завербовать?

— К нам доставили шесть ране­ных сепаратистов. Один из них — 24-летний парень с тяжелым ранением головы, явно «двухсотый». Его привезли на каталке. У приемного отделения стали боевики с автоматами, грубо приказали: «Оказывай помощь, быстро!». Среди них был один мужчина. На вид лет 50, грузный, ниже среднего роста, шатен. Без агрессии и злобы часто спрашивал: «Доктор, он будет жить?». Когда я сказала, что это «двухсотый» однозначно, он сполз по стенке, побледнел, у него на лбу выступила испарина. По этим признакам я поняла, что этот парень — его близкий. Оказалось, крестник. Это один из первых боевиков, которого я переубедила.

Его колебания были очевидны. Он говорил: «Погиб мой крестник, а я не хочу умирать — у меня двое детей». Осторожно, чтобы себя не выдать, я его обо всем расспрашивала. Потом сделала ему липовую справку — дескать, у него вегетососудистая дистония с нарушением моторики и он не может метко стрелять. Тогда его перевели на хозяйственные работы. Он привлек еще одного человека. Они давали мне информацию о блокпостах и численности боевиков, а я ее передавала украинским военным. Но люди же вокруг не глупые. Кто-то меня выдал.

Боевики, которые уже несколько месяцев работали на меня, вечером прислали смс: «Если вы до утра не покинете Первомайск, вас отправят в подвал». Если кое-кто возвращался из этого подвала, то полуинвалидом или инвалидом. А если оттуда отправляли в шестое управление в Стаханов — человека больше никто не видел. Я тут же связалась со штабом АТО. Мне сказали, что я должна сама добраться до Брянки, а уже оттуда волонтеры меня переправят на территорию, контролируемую украинскими войсками.

— Как же вы выбирались?

— Это было в октябре прошлого года. Эти мужчины и помогли. Они нашли таксиста, который согласился меня отвезти. Он сильно рисковал, потому что не имел пропуска. Дело в том, что всем владельцам авто дают специальный пропуск. На нем указано, куда они могут ездить, и на каждом блокпосту проверяют. Таксист мог доехать только до Стаханова. Но когда мы пообщались, передумал и, несмотря на риск, отвез меня прямо в Брянку. А денег взял в два раза меньше. Сказал, что мне еще на новом месте надо устроиться и как-то жить. Потом мы много раз созванивались, и он со временем перешел на проукраинскую позицию.

В Брянке меня посадил в автобус с волонтерами, которые приехали за детьми. Чтобы меня прикрыть, они отвлекали внимание боевиков на блокпостах, говорили: посмотрите, женщине плохо, ее тошнит, видите — паспорт, на фотографии именно она. Так мы проскочили Дебальцево, а дальше была уже украинская территория.

— Вы боялись?

— Было страшно. Но все случилось очень быстро. В половине пятого утра я еще пошла на операцию. Потом поехала в свою квартиру, что-то взяла из вещей и документов. Так волновалась, что самое необходимое — например, свой диплом — забыла. А уже к обеду была в безопасности в Славянске.

«ЗАВЕДУЮЩИЙ ОТДЕЛЕНИЕМ БОЛЬНИЦЫ ЛИСИЧАНСКА, КОГДА УСЛЫХАЛ, СКОЛЬКО МНЕ ЛЕТ, СКАЗАЛ ДОВОЛЬНО ГРОМКО КАДРОВИКУ: «ЧТО Я СО СТАРУХОЙ ДЕЛАТЬ БУДУ?»

— Вы жили в такой тревожной ситуации, и у вас даже не были собраны вещи на случай экстренного отъезда. Вы не собирались уезжать?

— Нет, конечно. Дочь постоянно звонила, звала в Киев, а я отвечала, что предам население, которому оказываю помощь. К тому же не всех переселенцев с распрос­тертыми объятиями принимают в Ук­ра­ине. Были у нас в городе люди явно проукраинских взглядов. Но они вынужденно вернулись в это сепаратистское болото — не смогли устроиться на новом месте, никто не помог. Им нужна была моя поддержка.

— Почему вы не остались в Киеве у дочки? Вам 77 лет, вы столько сделали для своих пациентов и для страны. Уже можно спокойно жить, заниматься вышивкой, писать книги...

— В столице я ничего не смогла бы найти для себя, хоть за меня и просили известные коллеги. Ездила в Центральный военный госпиталь. Начальник хорошо встретил и откровенно сказал: «Коллега, к нам приезжают врачи из Германии, Франции, Англии, привозят аппаратуру, медикаменты, рады поработать у нас бесплатно, чтобы опыта набраться». Мне в Киеве места не нашлось. А сидеть без дела — не для меня. Моя мама говорила: «Пока я работаю — я живу». Я обратилась за помощью к бывшему хирургу Луганской области, который рассказал, что в Лисичанске нужны специалисты. Я буквально за один день собралась и уехала. Заведующий отделением больницы Лисичанска, когда услыхал, сколько мне лет, сказал довольно громко кадровику: «Что я со старухой делать буду?», и я это услышала.

— И вас это не обидело?

— Нет, я понимаю его. Но когда мы встретились, поговорили, он принял меня без лишних слов. Все коллеги — мужчины, но чувствую я себя довольно комфортно. В ординаторской сказала своим сослуживцам: если сама почувствую или вы дадите понять, что я вам уступаю теоретически или практически, тут же уйду. Сейчас я востребована больными и коллегами. Не вижу причины бросать работу.

Я арендую квартиру. Жилье дорогое — 1200 гривен плюс коммуналка по счетчикам (вода, газ, свет). Оплачиваю сама. Я уже обжилась. По «партизанским» тропам из моей квартиры в Первомайске перевезли картины, вышивки, компьютер, одежду, книги и другие вещи. Это уже второе жилье. На первой квартире я побыла 10 дней. Хозяйка испугалась, когда заявились боевики.

— На вас охотились сепаратисты?

— После моего бегства по приказу коменданта некоторые люди пытались под разными предлогами заманить меня в Первомайск. Например, в больнице вдруг решили заработную плату выдать за полгода, которую прежде не платили. И эта сволочь, начальник горздравотдела, звонил мне по семь раз в сутки три дня подряд — мол, приезжайте, а то кассир уедет. На что я ему ответила: «Я проверяла твою совесть и в конце концов убедилась, что ты продажная шкура. Я же понимаю, что на первом блокпосту в Первомайске меня арестуют. Подавитесь этими деньгами!».

Представляю, в каком гневе был Женька, когда узнал, что меня нет в городе. Мне передали, что 1 и 14 января 2015 года во время празднования на площади Ленина в Первомайске он дважды сказал: «Таких людей, как доктор Басс, нужно четвертовать». Но 23 января его самого убили.

— Вам угрожали расправой?

— В меня стреляли. 26 декабря прошлого года боевики нашли меня в Лисичанске, хотя я совсем недавно приехала в город и поселилась на съемной квартире. Трое мужчин в спортивных костюмах поджидали у подъезда. Соседка услышала, что они назвали мою фамилию и номер квартиры, где я жила, сказали, что в любом случае меня дождутся. Я сразу поняла — дело плохо.

В штабе АТО меня предупредили, что в любом городе Украины, где бы я ни была, всегда могу обратиться в местное управление СБУ за помощью. Поэтому я оделась и пошла в СБУ. Во дворе заметила двух подозрительных мужчин. Возможно, это были те самые, которых видела соседка. На мое счастье, управление располагалось недалеко от дома. В СБУ меня обеспечили охраной и посоветовали, что прежде чем куда-то идти, заранее звонить им, предупреждать. Это спасло мне жизнь.

Примерно через полторы недели я утром отправилась на работу. На улице было не очень много людей. В какой-то момент рядом никого не оказалось, и тут прозвучали два выстрела. Боевики не смогли хорошо прицелиться — руку с пистолетом перехватили силовики, которые за мной присматривали. Двоих мужчин, которые на меня покушались, задержали, а потом и осудили.

«МОЯ ПАЦИЕНТКА ПОЗВОНИЛА И РАССКАЗАЛА: «У НАС ТЕПЕРЬ НИКАКАЯ НЕ «ЛНР». МЫ УЖЕ К РОСТОВСКОЙ ОБЛАСТИ ОТНОСИМСЯ»

— Вы общаетесь с коллегами из Первомайска, интересуетесь, что там происходит?

— Недавно позвонила знакомая и рассказала, что в Первомайске на центральной площади подложили мину в мусор и женщину взрывом разорвало на клочки: мол, это «нацики» сделали. Там никогда не было мусорных ящиков, даже в советские времена. А горожане всему верят и другим пересказывают. Я ответила: «Вот ты сама можешь просто так выехать в Попасную или Лисичанск? А каким образом нацики через несколько блокпостов пробрались к вам?».

Пропаганда с той стороны мощная. Обработку населения российские пропагандисты давно ведут, и не только в Украине. Помню, в 2010 году я была в Тунисе, встретила россиян. Уже тогда они были настроены агрессивно против украинцев. Говорили, что русскоязычных нужно защищать. Теперь они называют украинцев «бандеровцами» и «фашистами». Допустим, Путин и его идеологи правы. Но дело вот в чем... Все знают, что в Московской области под руководством некоего Лимонова, выходца из Украины, действуют шесть мест, где проводится подготовка мужчин. «Выпускники», если их можно так назвать, имеют право носить холодное оружие и пистолет, ходят в форме СС. Это не фашисты?

— Почему люди больше верят боевикам, из-за которых живут в жутких ус­ло­виях?

— Сепаратисты постоянно устраивают провокации, чтобы держать людей в страхе, подпитывать ненависть к Украине. К примеру, обстреляют город из ближайших поселков, а потом говорят, мол, украинские нацики палят из Попасной. Это явная провокация. Включите мозг и подумайте, чем нужно стрелять из Попасной, чтобы аж до Первомайска, который в 15 километрах находится, долетело?

Недели три назад звонила моя пациентка, и я спросила, как обстановка. Она ответила: «Очень хорошо — хозяева чистоту во дворах наводят. У нас теперь никакая не «ЛНР» — мы уже к Ростовской области относимся». — «Каким образом, — спрашиваю, — вы подземный ход в Ростов прорыли?».

Люди не хотят вникать. Готовы верить всему, хотя им совсем не сладко живется. Когда они приезжают в Лисичанск, жалуются, что цены у них в четыре раза больше. То есть если у нас десяток яиц стоит 25 гривен, то в Первомайске — 100.

— Как же они живут и где деньги добывают?

— Не переживайте, народ там ушлый. Некоторые выезжают на украинскую территорию, в тот же Лисичанск или в Попасную, и в банкомате получают украинскую пенсию. А потом возвращаются в Первомайск и получают российскую. Когда сепаратисты хотят на кого-то надавить, они узнают, кто получает деньги в Украине (не знаю, как, но они нашли выход на украинский пенсионный фонд и там получают данные о выплатах), а потом требуют, чтобы люди в комендатуру сдали назад российские деньги. Но не везде так. Мои знакомые в Луганске и Донецке получают обе пенсии и гастролируют туда-сюда.

Среди «ополченцев» много людей, которые если не сами принимают наркотики, то являются звеном наркобизнеса или контрабанды. Жить как-то надо, а где взять деньги? Можно с шахты взять уголь и отвезти в Ростов или возить с украинской стороны продукты. Но нормальной работы нет. Получается, сепаратисты всех местных жителей делают преступниками — либо наркоманами, либо наркодилерами, либо контрабандистами.

Среди тех, кто стал сепаратистом, много шахтеров, потерявших работу. Они надели георгиевскую ленточку, не понимая, к чему это приведет. До них начало доходить, только когда сказали: «Бери автомат». А отказаться они уже не могли. Потому что так просто нельзя уйти — потом найдут и убьют.

— Вы помните, с чего началась оккупация Первомайска и когда впервые в городе появились чужие люди?

— В феврале 2014 года начали ходить люди с георгиевскими ленточками. Они явно были засланные, с подозрением смотрели на местных и вели себя странно. Постоянно нахваливали Путина, были крайне недовольны Яценюком. Постепенно эти идеи подхватили жители Первомайска. Тогда тот самый Милютин, о котором я рассказывала, стал привлекать и местное население.

К началу мая появились люди с автоматами. Милиция, прокуратура, мэрия вроде бы работали, но никто вооруженных не остановил. В июне мы, население, узнали, что они зашли в военкомат и забрали оттуда все оружие. То есть к оккупации готовились не один месяц, а городские власти и силовые структуры не противились этому.

В июле уже постреливали. Бывало, встречают человека: «Ты за Яценюка?» — и очередь дают из автомата. Никого не ранили — просто стреляли в воздух, запугивали людей.

— Как горожане воспринимали произошедшие изменения?

— Наверное, больше всего было тех, кто выжидал. Я называю таких людей социальным болотом. Некоторые верили, что запретят русский язык, будут каким-то образом ущемлять их интересы. Но настроенных явно против Украины не было. И тогда, и сейчас высшими эшелонами власти и некоторыми СМИ навязывается мнение о противостоянии запада и востока Украины. Оно не лишено основания, но слишком уж преувеличено. Большинство людей на Донбассе говорят: «Хочу жить в Украине, только бы не было Яценюка и Порошенко». Это тоже результат российской пропаганды. Надо находить способы ей противостоять. Я раньше говорила и сейчас повторю: сегодня Яценюк — завтра Иванюк, сегодня Порошенко — завтра Петров, а страна Украина остается.

Наш заведующий отделением (он теперь работает в Луганске) искренне ненавидел подлеца Януковича, но говорил: «На его месте я бы танки пригнал и подавил всех на Майдане». Когда за шесть суток до подписания соглашения с ЕС Янукович резко поменял свое мнение, все поняли, что он — шестерка Путина.

Я часто бывала в Европе, видела, как там люди живут, зарабатывают, общаются. Там есть чувство собственного достоинства, сочувствие к ближнему. Поэтому я считаю, что евроинтеграция должна была произойти давно. И поэтому первой на Майдан пришла молодежь. Среди них был и мой внук Александр Третьяков. Он стал сотником первой сотни. Потом пошел добровольцем на фронт, воевал в «Азове» и сейчас продолжает нести службу, только в других войсках.

Некоторых докторов из Первомайска я убедила занять проукраинскую позицию еще во времена Майдана. Остальным говорю открыто: «Не нравится в Украине — российский флаг в руки, чемодан — и в Чебоксары, Новосибирск, на Колыму, куда пожелаете». И еще. Была бы моя воля, я у тех, кто в РФ поехал, еще бы и украинские паспорта забрала. Пусть там остаются.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter